Цыпин сотрудничал с Мадонной, Полом Маккартни, Эминемом, Боно, Бритни Спирс, Джули Тэймор, режиссером Андреем Кончаловским и дирижером Валерием Гергиевым.
В его портфолио – бродвейские шоу “Человек-Паук” и “Русалочка”, десятки оперных спектаклей в нью-йоркской «Метрополитен-опера», Парижской национальной опере, миланской «Ла Скала» и лондонском «Ковент-Гарден», церемония MTV Video Music Awards. Но самый болезненный, он же самый любимый проект Георгия – открытие Сочинской олимпиады. Цыпина пригласили быть художником-постановщиком и соавтором сценария торжественной церемонии.
{youtube}TVbd-zYb4I8{/youtube}
Последнее его творение – карусель будущего “Морское стекло”. Она открылась 20 августа на территории Бэттери-Парка, в самой южной части Манхеттена.
В творческом решении Цыпина карусель-аквариум с рыбами-креслами из прозрачного пластика получилась одновременно и аттракционом, и театром, и шоу, и музыкальным спектаклем. Строительство карусели растянулось на десять лет: то заказчики не знали, чего хотят, то пожарные не могли удостовериться в ее безопасности.
Карусель в итоге обошлась Нью-Йорку и частным инвесторам в 16 миллионов долларов. Впрочем, Цыпину не привыкать работать с многомиллионными проектами. Постановка шоу “Человек-Паук”, за которую он был номинирован на высшую театральную награду “Тони”, стоила инвесторам рекордные для Бродвея 75 миллионов долларов. Рекорд, кстати, до сих пор не побит. А половина этого бюджета ушла на гонорар и штрафные выплаты режиссеру шоу, Джули Тэймур (фильм «Фрида», мюзикл «Король Лев»), которая со скандалом была уволена за два дня до премьеры, поругавшись с половиной группы.
Однако и эта сумма меркнет перед бюджетами, которыми оперировали в России во время Сочинской олимпиады. Она обошлась в 5о миллиардов долларов, став самой дорогой в истории. Сценарий для церемония открытия написал гендиректор “Первого канала” Константин Эрнст в соавторстве с Георгием Цыпиным и Андреем Болтенко. И для Георгия Сочи до сих пор остаются самым острым переживанием в жизни.
Как работалось с главным продюсером церемонии Константином Эрнстом, что чувствовал, когда на церемонии не раскрылось одно кольцо, и зачем художникам зеленые собачки, Георгий Цыпин рассказал в эксклюзивном интервью “Форуму”.
– Олимпиаду называли одним из главных событий 2014 года, какой-то точкой отсчета. Вам лично она чем запомнилась?
– Во время Олимпиады было очень тяжело, ведь она была больше политической акцией. Это был вопрос жизни и смерти: Путин сидел рядом, как вы сейчас. Хотя и искусство во время олимпиады было, но жесткое искусство. Я со своей стороны просто пытался все сделать максимально честно и красиво. Идея была вдохновить людей, показать Россию так, как я ее воспринимаю, показать то, что мне в ней нравится. На тот момент это было возможно. Не знаю, было бы это возможно сейчас.
– На церемонии открытия олимпиады вам пришлось идеализировать советскую реальность, от которой вы сбежали в 1979 году в США. Не было желания показать все так, как было на самом деле?
– Олимпиада – это праздник, а не трагедия. По правилам Международного Олимпийского кометита, запрещено показывать военные темы, репрессии. В данном случае, это был праздник русского духа. Россия получает право проводить олимпиаду раз в несколько десятилетий, и она должна рассказать миру о себе. Я как человек русской культуры попытался рассказать миру о России. Причем я сразу сказал: про ХХI век ничего говорить не нужно. Чтобы посмотреть на этот период отстранённо, потребуются годы, а сейчас все слишком непонятно.
{youtube}bKhuvril8Rs{/youtube}
Самым сложным и болезненным этапом был ХХ век. Мы его показали через русский авангард, который помог избежать буквальностей, и в то же время понятен всему миру. Американцы, например, одержимы русским авангардом. Мейерхольд, двадцатые годы в России – они все это знают и понимают. Авангард помог мне показать Россию метафорически, не вдаваясь в детали.
– Вы многое поменяли в изначальном проекте открытия? Я читала, что у стадиона не было крыши, а для полетов и декораций она была необходима.
— Я приехал с идеей открытия, для которого нужна крыша в несколько сот метров длиной. Это чудовищный размер, это вообще самая большая крыша, которую я видел в своей жизни. Эрнст и другие организаторы поняли, что она дйствительно нужна. Я уехал, а они начали проталкивать идею, что на стадионе должна быть крыша. Протолкнули в итоге.
Шесть месяцев я не знал, буду ли я работать над церемонией открытия или нет. Я боялся, что они не смогут осуществить то, что я предлагал. Но за эти полгода я нечаянно все придумал, и отступать было уже некуда. Это было чисто эмоциональное решение. Кроме того, настолько высокотехнологичное шоу человек без американского образования сделать бы не смог. Но при этом нужно было, чтобы человек еще знал русскую культуру. И я рискнул.
– Какое впечатление Эрнст произвел в работе?
– Он интересный человек, очень эрудированный, но взрывоопасный. Главное – у него есть чутье на правильных людей. Например, он сразу меня взял в проект, а это уже правильный поступок [смеется. – Прим. ред].
Кроме того, он настоящий лидер, настоящий продюсер. Он брал ответственность на себя, шел вперед, проталкивал, где нужно. Иногда боялся, но всегда шел до конца. В этой роли он был незаменим – я же не мог идти в Кремль, да и не хотел. Мы отправляли макеты, он шел, выбивал деньги. Я был очень благодарен Эрнсту, так как и формальную, и художественную ответственность он брал на себя. Для меня это была идеальная ситуация, поскольку я мог работать.
– Постановка была масштабная, зрелищная. Почему все обсуждали только кольцо, которое не раскрылось?
– Потому что люди так устроены. Раньше многие живописцы специально рисовали в углу своей картины зеленую собачку, чтобы все писали именно про нее, и не обращали внимания на идею, которая могла бы не понравиться.
Люди не знают, как иначе обсуждать олимпиаду. Я на самом деле был благодарен судьбе, что было это кольцо. Потому что могло бы быть что-то гораздо хуже. Что-то же должно было пойти не так.
{youtube}4fv7hkEX-dY{/youtube}
Ужас был в том, что не был готов стадион, что была чудовищная погода, что вообще в Сочи нельзя было делать олимпиаду. Когда кольцо не раскрылось, я думал: а что если сейчас вообще все рухнет? Я был тогда в бессознательном состоянии. Зато в итоге получил колоссальное удовольствие. Но такое бывает один раз в жизни. Все остальное после этого скучно.
– Путин сказал Вам «спасибо»?
– Да, сказал. Но я не для Путина делал, и не для Эрнста. Я делал постановку для людей всего мира, на деньги русских людей — бюджет же государственный.
– Как Вы оказались в Нью Йорке в 1979 году?
– Я страшно хотел увидеть мир, объять его, впитать. Я просто задыхался там [в СССР]. Тогда были другие времена, было страшновато: таскали по всяким собраниям, исключали повсюду. Я приехал сюда очень гибким. Мне безумно нравился Нью-Йорк. Первые семь лет я учился и работал в какой-то эйфории.
– Как вы попали на Бродвей?
– Я никогда туда не стремился, на самом деле. Я приехал с архитектурным дипломом, а здесь поступил на театральное отделение Нью-Йоркского университета. Я был в поиске. Когда заканчивал учебу, принял участие в выставке при университете. На ней показал совершенно неосуществимые сумасшедшие макеты, но их заметил молодой директор Американского национального театра. И он в один момент отдал мне все свои заказы. Я на такое вообще не рассчитывал. Это был прорыв.
– С кем из знаменитостей работать было сложнее всего?
– У меня какая-то глухота к знаменитостям. Но, наверное, Джули Тэймор (режиссер постановки «Человек-Паук»). Не все свою славу несут с достоинством. С Джули Тэймор мы очень тяжело расстались. Бывает, что человек талантливый, но деструктивный. Она просто не умеет работать с людьми.
– Вы считаете себя успешным человеком?
– Смотря в чем. Я не карьерист, карьеру не построил. Дом тоже. Карьера и творчество несовместимы. Но в главном, в творчестве, я ни от кого не завишу. Мне всегда есть, чем заняться. У меня есть свобода. Это – основное. Это то, за чем я сюда приехал.
– Вы работали с разными людьми по всему миру. Только в Сочи были команды из сорока стран. В чем отличие отношения к работе у американцев и русских?
Американские шоу делаются при строжайшей дисциплине: обязательность, жесткие условия, четкие требования. При этом ты спокоен: ты знаешь, что защищен, тебя не обманут. Хотя с другой стороны – в жестких условиях убивается творчество.
В России очень талантливые люди, но непредсказуемые. Организация слабая, хаотичная манера работы. В России хорошо умеют мечтать, фантазии сильные, с размахом. Мечтать – пожалуйста. Делать – нет. Нет способности к реализации своих идей, применению в жизни, что развито в США. Я это понял, когда стал здесь учиться. Московский архитектурный институт научил мыслить масштабно, а здесь учили ориентироваться на рынок.
Кроме того, никто тут никогда не останавливается. В Голливуде и на Бродвее твоя цена – это твой последний фильм или проект. И это не дает почивать на лаврах, а толкает двигаться вперед.